Новой этики не существует - да здравствует новая этика. Манифест ноунейма
В воскресенье, 21 февраля я слушал вебинар для ЛГБТИК-активисток и активистов. Юристка спокойным голосом объясняла, как работает закон о «пропаганде нетрадиционных отношений», и что делать, чтобы под него не попасть. «Подавайте информацию нейтрально. Лучше не писать: “быть геем хорошо”… Хотя опыт показывает, что проблемы возникают и из-за фразы “быть геем — нормально”… Спасает ли маркировка “18+”? Наверное, законодатель действовал в такой логике, что она должна спасать, но на практике мало на что влияет. Мы стараемся в судах приводить как аргумент, что есть же пометка, но…»
Она рассказывала, как на ЛГБТИК-организации пачками пишут жалобы в полицию, и как российские НКО по борьбе с домашним насилием признают иностранными агентами, а в это время где-то в Москве бизнесмен, главный редактор журнала Esquire Сергей Минаев писал в телеграм-канале, что его заблокировали в новой социальной сети Клабхаус из-за жалоб феминисток. Ну, как заблокировали — приложение запретило ему создавать комнаты для обсуждения. Минаев не поскупился на громкие слова — и cancel culture, и цензура, и «обращение к зарубежному товарищу майору». Сергею вторили дружественные СМИ и телеграм-каналы: «Как показывает практика Минаева, лучше не трогать тех, кто сейчас массово охраняется Западом».
Телеведущий Владимир Соловьёв также выразил сочувствие Минаеву: «Ясно кто «написал 4 миллиона доносов». Солидарность вполне понятна — Соловьёва забанили в Клабхаусе неделю назад. Никто не может так прочувствовать страдания известного богатого мужчины, как другой известный и богатый мужчина, которого тоже обидело мобильное приложение. Тут и годовой доход в 52 миллиона рублей перестанет радовать.
Вероятно, я не обратил бы внимания на эту историю, не случись она в тот же день, что и встреча с ЛГБТИК-юристкой. Но контраст оказался слишком велик — обыденное обсуждение того, как полиция приходит за активистками, и «интеллектуальные» СМИ пестрящие заголовками про чудовищный, возмутительный бан, кэнселлинг Сергея Минаева.
Особенные снежинки
Любой человек, подписанный в социальных сетях на пару-тройку русскоязычных блогов про ЛГБТИК или феминизм, знает, как часто их блокируют. Инстаграм имеет привычку банить всё, что показалось ему эротикой, а также не отличает жалобы при нарушениях правил от набегов хейтеров. В июле прошлого года с подачи гомофобов блокировали аккаунт Саши Казанцевой, авторки блога про лесбийский секспросвет. Саша написала про это пост:
«Почему люди с полумиллионными аудиториями устраивают такие хейт-акции? У меня нет готовых ответов на эти вопросы, но я уверена, что это не потому что люди «злые» и прочие абстракции. Никто не хочет быть «злым», я думаю. У меня есть гипотеза, что это из-за какого-то незнания или непонимания.
Сейчас пытаюсь восстановить свой инстаграм-аккаунт, т. к. в него вложено много сил и сердечка, там мы общаемся с читательницами.
Верю, что как-то постепенно мы все, разные люди, будем находить более бережные способы быть друг с другом в одном мире».
Инстаграм Саши вернули через неделю переговоров с техподдержкой. А художницу Юлю Цветкову не забанили, но хотят посадить в тюрьму на шесть лет, за картинки. Юля удалила аккаунт в фейсбуке сама — ей постоянно приходили угрозы и оскорбления от неизвестных людей.
Художница Алён Савельева из Уфы закрыла аккаунты в соцсетях, после того как на нее обрушилась травля за картинки с частично обнаженными людьми в псевдонародных башкирских костюмах:
«Я думаю, люди пишут «Пусть твое тело найдут в луже крови» просто от обиды: накопилась злость, и человек это написал как бы в национальном порыве».
Еще одну художницу-феминистку, Дарью Апахончич, сначала оштрафовали, затем уволили с работы, а после признали иностранным агентом — за перформанс «Вульва-балет» в поддержку Юли Цветковой. Каждый пост Дарьи теперь немного похож на перформанс — она обязана сопровождать публикации вступлением про иностранного агента, даже если пересказывает смешные диалоги детей.
Активистка Дарья Серенко вынуждена нанимать охрану для родителей, потому что их данные выкладывает в интернет «Мужское государство» — группа, которая травит неугодных им женщин и квир-людей. Несмотря на просьбы и обращения, Telegram не удаляет каналы с такими «сливами».
Как же это выходит — неужели Сергей Минаев и другие публичные интеллектуалы, рассуждающие о том, как феминистки и прочие ЛГБТ захватили власть — неужели они не в курсе? Не кажется ли им странным всерьёз писать про «Новый этический рейх квир-активистов, фем-фанатиков и экопсихопатов» на фоне репрессий, которым подвергается всё, на что навесили ярлык «нетрадиционного» в России?
Дело в том, что мы для них — ноунеймы. 1312 ноунеймов, подписавших письмо «Ок, бумер» — цитируя Александра Баунова, ещё одного московского публичного интеллектуала. Ноунеймы живут по обычным законам, не всегда справедливым — порой ноунейму можно даже посочувствовать. Но состоятельный медийный мужчина катастрофически не готов к тому, чтобы ему — лично ему! — внезапно отказали в особенном обращении, применив законы для ноунеймов. Мир, в котором твой аккаунт блокируют из-за жалоб точно так же, как заблокировали бы любого незначительного персонажа — чудовищный мир. Россия даже приняла закон, чтобы защищать самых особенных снежинок от западных соцсетей, которые не предоставляют специальные условия для провластных людей с именем.
Ощущение «Нового этического рейха» складывается из двух составляющих: те жуткие ситуации, когда к именитому применён закон для ноунейма, а также появление ноунеймов в публичных пространствах. Раньше эти пространства были прочно закреплены за людьми с именами, отчего оставались безопасными для них. Иногда ноунеймы занимали третьи, четвёртые, пятые роли, «украшали коллектив» или становились поводом для шуток — но никто не был готов к тому, что они потребуют человеческого отношения к себе и ответов на вопросы о том, почему всё устроено так, как устроено.
Люди с именами не способны представить мир, который работает иначе. Есть сила и власть, всегда вертикаль: те, кто правит, и те, кто подчиняется — и если ты перестаёшь править, то оказываешься в подчинённых. Люди с именами видят страшные сны о том, как ноунеймы придут к власти и будут обращаться с ними так же, как они обращались с нами всё это время.
Новая этика
«Ты больше не можешь сказать «я не люблю…», «мне не нравится…», «я боюсь…». Ты должен соотнести свои эмоции с общественным мнением и общественными ценностями». — Константин Богомолов, «Похищение Европы 2.0»
С точки зрения социальных наук «новую этику» сложно назвать содержательным термином, скорее, это ярлык, обозначающий моральную панику. В категорию новой этики записывается всё, что не нравится отдельным людям с именами — от необходимости платить наёмным работникам до осуждения изнасилований. Интересно, что многим положениям «новой этики» меня учили с детства: как наблюдательно отмечает Константин Богомолов, не все эмоции стоит проявлять открыто. Мы спокойно отнесёмся к маленькому ребёнку, лежащему на полу магазина и громко кричащему: «Я не люблю перчатки, я не буду их носить!», но от большинства взрослых ожидается некоторое соответствие общественным нормам. Мы оцениваем уместность выражения чувств и мыслей в зависимости от контекста — странно, что для кого-то этот тезис является откровением.
Всё встаёт на свои места, когда мы видим, как и где оказывается задействован этот текст. К примеру, его уже использовали как аргумент в пользу того, чтобы сказать: «я не люблю х*чей (людей с Кавказа) и не хочу их видеть» под лозунгом свободы проявления негативных эмоций. Но и осуждение подобного высказывания плохо сочетается со словом «новый» — борьбе с ксенофобией, расизмом и фашизмом гораздо больше лет, чем всем участвующим в сегодняшних дискуссиях людям.
Ожидание вежливости, человечности и сопереживания могут казаться новыми тем людям, чье отсутствие такта раньше терпели молча — из-за имени. В этой истории поменялась только одна деталь: теперь необязательно иметь имя, чтобы говорить. Притом что глобальной смены парадигмы не происходит, а власть сосредоточена в тех же руках, ручеёк недовольства хамством, кумовством и затхлостью находит обходные пути. Ноунеймы обретают голос.
Ноунейм
Я — ноунейм. Человек, чьё имя не имеет и никогда не будет иметь значения в тех кругах, где принимают решения, где люди делят откаты и оффшоры, где пристраивают родственников на работу — меня это не интересует. Я — нареченный вами ноунейм-трансгендер-трансформер, гендерно-нейтральный чёрт, персонаж, которого вы рисуете как карикатуру в своих текстах. Я живой человек — мне 27 лет, у меня есть образование, работа и семья. У меня нет миллионов, нет своего жилья, но мне есть что терять. Сегодня я стою рядом с другими ноунеймами, и вместе мы боимся — боимся полиции, преследования, обысков, увольнений. Боимся людей с ножами и битами, боимся людей с бумажками, которые отнимают детей и угрожают нашим родителям. Мы встречаемся на вебинарах про юридическую помощь, мы делимся опытом, подбадриваем друг друга по телефону — чтобы продолжать жить.
Бояться не стыдно. Стыдно, когда взрослые люди придумывают повод для страха, оправдывая им нежелание слышать что-то помимо своего «хочу».
